Русккие инородные сказки

[Mike Lebedev]

1. «Соловей-Разбойник»
Эх, скоро сказка сказывается, да не скоро время компенсированное истекает. Проживал в Тридевятом Лесу Соловей-Разбойник, нечисть темная республиканской категории. Бороться не давал, свистком работал страшно: свистнет раз – и нету богатыря; свистнет два – воеводе дружинному голова с плеч; а свистнет три – повалится и воевода-тренер, и вся дружина его одиннадцать богатырей.
Это летом пока. А зимою настанет, скует льдом Чудь-озеро – грянется оземь, обернется – Гнидо Полосатое. И опять давай свистеть, головою черной из стороны в сторону поворачивает. Страху наводил на весь лес и окрестности. И поделать-то ничего нельзя.
Но тут на беду его скакало по лесу три богатыря, три добрых молодца – Илья Опорный, Добрыня Крайний и Алеша Последний. Озаботился Соловей-Разбойник – святое дело молодое мясо вальнуть; воздуха поболе в прокуренные легкие набрал да в свисток свой поганый дунул. Ан нет – сдуло только Добрыню Крайнего да Алешу Последнего, вдовьего сына. А Илья Опорный только голову нагнул, знай себе вперед продвигается, только руками Соловью знаки делает – не слышу, мол, свистка. Прикумарило тут Соловушку, не иначе как придется всем богатырям давешним в глаза смотреть, только и успел голову желтой карточкой прикрыть. Да разве спасет чего, коли Илья Опорный по центру прорвется? Взобрался на дерево, выломал кресло гнилое и вместе с Разбойником на камни швырнул. А потом на кол надел да и воткнул в землю заместо флажка в углу поля Куликова – в назидание.
Нормально стало бороться богатырям на выезде в Тридевятый Лес. Не тревожит боле ни Разбойник-Соловушка, ни Гнидо Полосатое.
А и неча свистеть.


2. «Бразилиса Прекрасная»
Было у старого тренера три сына. Собрал однажды тренер сыновей и сказал: «Ну, сыновья мои любезные, младшие мои тренеры-помощники – настало время вам и к самостоятельной работе приступать, проводить процедуру-драфт. Дам я вам каждому по «котлете» зеленой… кто куда ее зашвырнет, там у того его игрок и живет, там и будет ему его тренерское щасте...»
Старший сын зашвырнул «котлету» на мадридский двор. Высунулись гишпаны непроспатые – стоит добрый молодец посреди площади, при всех орденах и значке гвардейском – подавайте, грит, сукины дети, маво игрока! «Фигу тебе!» - отвечают гишпанцы и ставнями хлоп: дальше досыпать. «Фигу так фигу…» – смекнул старший сын, а тут и Фигу. Сунумши его в мешок да домой поспешил. Не Зидан, но тоже ничего.
А средний сын зашвырнул «котлету» на баварский двор. Эхма – баваре, а мы к вам пришли! – подавай сюда баварского сына. «Не балакаем по-вашему!» - отвечают баваре не подумавши. «Балакай, не балакай» - смекнул средний сын, а тут и Баллак сам. Сунумши его в мешок да домой поспешил. Не Эффи-старина, но тоже ничего.
А меньшой сынок, Олег-царевич – размахнулся да зашвырнул «котлету» в джунгли-лес. Пробирается по лесу, а только нету в джунглях этих ни хрена – разве что сидит под кустом волчьей ягоды негритенок-максимка маленький. Подивился Олег-царевич, да делать нечего. «А не печалься, - говорит вдруг максимка человеческим голосом, - не печалься, Олег-царевич. Буду я тебе выше всех прыгать и быстрее всех бегать. А поцелуешь меня как следует – вмиг обернусь я Бразилисой Прекрасным!»
Да только сколько бразилиса не целуй – везде самба.

3. Без названия (инструментал)
Далеко солнцу до заката, а чисту полю – до конца-бровки; скачут по нему три богатыря – впереди Илья Опорный, правую руку от него Добрыня Крайний, позади – Алеша Последний плетется, вдовий сын, сирый конь о четырех ногах спотыкается. «Что же ты, Алеша, вдовий сын, - говорит ему Илья Опорный, - все сзади пристраиваешься, словно вильясек какой? Скачи по-современному, в линию!» «Не могу, - отвечает Алеша, - потому как спад у лошади моей, а пик формы наоборот – позади… Оттого и скачу по старинке…» Ээээх, ну да оно и ладно.
Долго ли, коротко ли – а темнеет вроде как посреди белого дня, и птицы вроде тише поют, а то и вовсе молчат, и провода телеграфные вдоль столбов гудят тревожно. Тут и лучшие кони спотыкаться начали: еле идут, ушами прядают, седока не слушают – чуют, чуют кони близкую погибель свою!
А и точно – стоит посреди дороги стенка-камень, кости вокруг белеют, а пути-то дальше и нету никакого – а на стенке надпись: «Через центр пойдешь – с подвигами закончишь, через фланг пойдешь – в расширенный список не попадешь, здесь останешься – морально себя убьешь». Призадумались богатыри – да и есть отчего.
Тут – чу! – слышат топот нереальный, и пыль столбом – скачет то с правого фланга на подмогу друзьям Василий Таранный. Пригляделись – точно Василий, скачет прямо – не свернет. Только и успели ему палицу под удар откинуть – как метнул ее Василий и, конечно, попал. Вмиг рассыпалась стенка, вышло солнце из-за туч, и птицы запели в голос.
А иди теперь на все четыре стороны – да нигде не ждут добра молодца.



4. «Сине-Аленький цветочек»
Жил-был на свете купчина знатный - пробивной мужик, на княжеский двор вхож и почти что олигарх. И было у него три дочери – счастливый человек! – девки как одна, на загляденье да выданье. И вот собирается однажды купчина в Москву, по делам своим темным; однако ж и о дочерях своих не забывает, любит, тешат сердца старика: «Что вам, дочери мои красавицы, привезти со столичных берегов, какой, панимаш, сюрприз-гостинец? Не жалею злата-серебра, хотя и неизвестно еще, как они там дела сложатся…»
Старшая дочь и говорит: «Привези ты мне, батюшка, нарядов разно-образных да косметики заморской поболее: гуччи-хуюччи всякие, дольче да габбаны – да смотри, не ведись на «палево». Почесал купчина бороду, да делать нечего – пометил в книжке записной пергаментной.
Средняя дочь и говорит: «Привези ты мне, батюшка, стереосистему да усилитель хайфаевый, да кассет к нему дисков разно-всяческих; а пуще всего – самый альбом последний Земфиры свет блять Рамазановой, дочери ордынской. А уж я за это чмокну тя в лысину». Почесал купчина бороду, записал и это. «Ну а тебе, Настенька, - к младшей обращается, - что привезти?»
А младшая дочь Настенька была болельщица. «Ничего, - говорит, - не надо мне, батюшка. Привези только ты мне цветок диковинный – розу сине-аленькую…» С тем и уехал.
А как уехал – той же ночью шум под окном, то ли женихи серенады поют, то ли битлы патлатые хулиганят. Вышла Настенька в сад – ты ли это, суженый мой, спрашивает. «Типа того» - отвечает ей Голос из тьмы. Так покажись, дай хоть одним глазком на тебя взглянуть! Не могу, - отвечает Голос, - не могу, Настенька, потому как я – Чудище Мясное… Тут Настенька в обморок и рухнула.
А пришла в себя – так еще и беременная оказалась, да сразу на третьем месяце.
Грустная сказка. Но это жизнь.

5. «Царевна-Несмеяна»
Жил-был царь, и все у него было, а вот счастья – не было. А не было оттого, что любимая дочь его, Филимона Несмеяновна, не улыбалась никогда, и не было женихов у нее, никто брать не хотел, даже и с приданым.
Делать нечего – объявляет царь конкурс. Понаехало шутов гороховых – со всего свету, от Чернигова до Суздаля, только лучшие. Чего только не вытворяют на поле – и «удар скорпиона», и «рыбкой» в штрафную ныряют, и рожи корчат, и за места друг друга срамные хватают. Один Василий Таранный на бровке чего демонстрирует - все со смеху валятся, а ей все грустно. А попробует улыбнуться – такой оскал выходит, что заморские корреспонденты через одного от страху падают. Так и передают по информационным каналам. Не смешно.
Совсем пригорюнился царь. Сидит в царской ложе, а глаза на футбол и не глядят. Одной радости только – киевского князя завалить, благо счет подходящий. И тут вдруг – Филимона-то Несмеяновна! – мячик нежной ручкой хватает и, шейку лебединую выгнув, в ворота свои и забрасывает! Вот хохоту-то было, когда слезы высохли. И посередь всего Филимона стоит, улыбается. Как и не было ничего.
Больше всего, конечно, в стольном граде Киеве смеялись. Однако, как говорится, по усам текло, а в Европу не попало.


6. «По щучьему велению»
Отправился как-то Емеля Гинер зимою по воду. Провертел лунку коловоротом, зачерпнул ведром водицы студеной, рукою хва – чу, щука фаршированная из воды зеленым цветом переливается; да и докладывает ему человеческим голосом: «Отпусти меня, Емелюшка, и за то – проси чего пожелаешь, все исполнится!» Подивился Емеля, однако ж проверил: ну-ка, дескать, ступайте ведра до дому сами. И тотчас – взяли да пошли ведра; да не ведра с водой – идут сами к дому полные Кубки шампанского! Ух ты! – отломил на радостях Емеля Кубку ручку. «Ты все же, Емелюшка, поаккуратнее, - молвила щука напоследок, - в рамках разумного…»
Хорошо зажил Емеля. Избушку свою лубяную в Синий Замок перестроил, стадион заложил с полем искусственным, базу для команды задумал, жениться собирается… Главное, и делать ничего не надо, после щуки деньги, уже ключевою водой отмытые, сами с неба сыплются, а Емеля только знай себе объезжает объекты прямо на печи, слушает рэп и курит марихуану. Хорошая жизнь. А если кто замутит обидеть Емельяна, так того бейсбольная бита прямо без чьего участия по бокам отходит.
И возвращается как-то Емеля домой под вечер – а в избушке его бывшей сидит за столом царский воевода, пиво пьет. Емеля ему с порога – с кем, дескать, честь имею? – и шутливо руку к виску. А воевода ему хмуро – к пустой, сынок, голове руку не прикладывают. А вот прослышал царь-батюшка про твои успехи ратные и велел призвать тебя в дружину свою, на действительную… «Да у меня дел по горло и без тебя, старик, - говорит Емеля, - чтобы в армию-то идти…» А сам рукою незаметно пальцами щелкает, чтобы бита, значит, воеводе ребра-то посчитала. Да только стоит бита у стенки как неродная, что за черт? А воевода дососал плавничок, сгреб щучьи кости на газету да и говорит: «Да знаю я, сынок. Но указ-то царский – для всех один… А ничё у тя щучка под пивко пошла – чай, у боярина Большое Пиво брал?»
Тут и сказке конец.

7. Без названия-2 (инструментал)
Тридцать лет и три года просидел на банке Илья Опорный. Так прижился, обустроился там, что и слазить лень – то дружина не подходит по стилю, то с воеводой отношения не сложатся, а то заявит Илья – пойду, дескать, токмо первым поединщиком супротив челубея вражеского, а вторым поединщиком – даже и не зовите; нешто я на поле Куликово опосля сынка Осляби выходил – да не в жисть. Дудки.
И шагают как-то по селу Карачарову слепые певцы, гусляры да цымбалари. Видят – сидит на банке Илья Опорный, рубашку расстегнул, лицо повернул – загорает. А не совестно тебе, Илья Опорный, да на банке-то сидеть, когда Сборная Дружина в лютый бой супротив псов собирается? Так и ножки-то мои поотсохли за тридцать лет, - отвечает Илья, - кабы взял кто меня да отнес до полю. А так – нет. А живой водой пробовал? – спрашивает самый старый певец, цымбаларь да гусляр. А не спалимся на живой-то воде, старик? Так мы ее мертвой водой прикроем, авось, и пронесет… А не пронесет? В общем, ладно, Илья, - говорит тогда старик, - хорош дурку валять: сам стольный киевский князь Владимир Красно-Белое Солнышко шлет тебе персональный вызов и стольник серебром. Оттого и прозвание ему – «стольный»… Из Киеву? Красно-белое? Да ты, старик, видать, с утра уже встань-травы дунул пару штук? – расхохотался Илья, да так, что от смеха ноги сами в дриблинг пустились, в финты да обводку. Все же – Сборная, как ни крути: там черниговские, суздальские и киевские вместе стоят.
(с) 2002